Бахметьев Николай Иванович, скрипач, хормейстер, композитор, уездный предводитель дворянства, и многое другое. Текст : Ия Яковлева.
| Годы жизни российского музыканта (1807 – 1891) охватывают XIX век почти полностью. Тогда как род Бахметьевых — старинный дворянский, хоть и нетитулованный, известен с XVI века. Произошли Бахметьевы от татар, «братьев-царевичей Касима и Егупа Бахметов, и с ними же в роду Ослама Бахмета». Были среди них воеводы, стольники и, например, комендант Петропавловской крепости Яков Хрисанфович Бахмиотов, соратник Петра I. Бригадир Я. Бахмиотов был вполне интересным человеком, поскольку «завел гарнизонную школу обучать солдатских детей словесной грамоте, потом петь, также арифметике и геометрии, а притом и военной экзерсиции». Стало быть, у будущего отличного музыканта и небездарного композитора, пусть и второго (а то и ретьего?) ряда, были подобающие, неординарные предки. Николай Иванович Бахметьев родился в Пензе, куда его мать Александра Сергеевна приехала погостить у своей матери, Ольги Михайловны Мачевариановой (фамилия по мужу). После временного пребывания в Пензе мать с сыном перевезли в родовое имение отца, Ивана Николаевича, село Старую Бахметьевку Саратовской губернии, где он с пятью сестрами: Александрою, Мариею, Анною, Евдокиею и Екатериною, провел детские годы. Дети воспитывались штатом гувернеров: французов, немцев, швейцарцев. А для Николая родители привезли найденного в Париже сироту-француза по имени Jean Haquin 12 лет от роду, «для современного воспитания». На самом деле, ежедневное общение со сверстником позволило Николаю выучить французский язык с парижским выговором легко и в совершенстве. После этапа домашнего образования, Николаю Иванович посещал пансион в Москве, известного в то время Вейденгаммера, где воспитывался и Иван Сергеевич Тургенев, например. В свободное от занятий время Николай учился игре на скрипке у Шацкого, Семенова и Шпринга. В 1823 году, в возрасте 16 лет, его перевезли в Саратов, к отличному педагогу Миллеру, бывшему тогда директором тамошней гимназии, которую однако, он наряду с другими, не посещал, а получал частные уроки за дополнительную плату. После окончания гимназического курса Николая Ивановича определили в Пажеский корпус, самое элитное учебное заведение Императорской России, после окончания которого, в 1826 г., он был зачислен в гвардейскую кавалерию.  Что касается продолжения музыкальных занятий, у Николеньки также были самые лучшие учителя из возможных: учителем на скрипке известный скрипач Франц Бём (лучший петербургский учитель), а теории музыки— Швейнке и Шрейнур. Определение в гвардейцы, переезд в Орел. «Началась юношеская жизнь в самых широких размерах». Общество в Орле, где располагалась часть Бахметьева, было большое, Николай Иванович в своем дневнике живописует так - «много красивых дам, из коих я могу назвать Анастасию Жедринскую, муж которой был в параличе, уже в пожилых годах, а ей едва ли было 20 лет; потом, молодая Сентянина, муж которой майор путей сообщения, кривой, следовательно, видел только вполовину, и недаром эту чету называли Венерой и Вулканом. Еще была Карпова, которая была уже немолода, но своими очаровательными глазами умела привлекать к себе молодых людей. Благо муж ее был так близорук и глуп, что мало заботился о жене.» Николай Иванович, впрочем, не только жуировал и волочился, а, среди балов и приемов не оставлял занятий музыкой. Председатель казенной палаты, вице-губернатор, Петр Алексеевич Бурнашев любил классическую музыку, и нередко они вместе играли сонаты Моцарта и Гайдна, «так как в ту эпоху Бетховен был мало знаком, музыкальность же была так мало развита в обществе, что недоступно еще было ему творчество величайшего гения, который никогда не умрет, и в сравнении с которым все последователи его суть не что иное, как пигмеи.» Заметно, что Бахметьев проявляет немалый темперамент в оценке музыки и музыкантов. В дальнейшем он поступил на службу в посольство князя Орлова в Константинополе, принимал участие в турецкой компании 1828 г., после ратификации Адрианопольского договора в 1829 г. Именно здесь, в Стамбуле, Бахметьев организовал свой первый оркестр. На предмет своего участия в военных и дипломатических действиях в своем дневнике Н.И. пишет так: «Потом мы перешли через Прут и без всяких приключений пришли в Букарест, который нам очень понравился, и где мы сделали большие закупки, так как тут нашли прекрасные магазины. Но одно только было для меня невыносимо, что поместившись в какой-то гостинице, где в нижнем под моим №-м этаже всю ночь работали машины под шампанское вино, я не имел ни одной ночи покоя.» А также об отдыхе от военных действий: «Теперь скажу я о музыкальном вечере у австрийского интернунция. Баронесса Отенфельская, как я выше сказал, любила музыку, и для нее я составил первый в Константинополе оркестр, состоявший из любителей и артистов. Любители были из дипломатического общества, из коих я назову пруссака Клецеля на скрипке и австрийских Теста на виолончели и Ольденбурга на флейте; остальные же исполнители на духовых инструментах все были итальянцы; учитель в полковых хорах султанской гвардии и корпусный капельмейстер Доницетти, брат известного композитора, играл на кларнете; тут были валторны, трубы и проч., и мне немало было труда составить из них порядочный концерт. Однако, мы сыграли увертюру к "Вильгельму Телю” Россини, а как репертуар был очень бедный, так как ничего в столице нельзя было найти, то в угождение хозяйке я сыграл Тирольские вариации Маурера, чего тоже нельзя было найти, но благодаря моей памяти, я сам написал их.» Бахметьев не жалеет средств на приобретение новых инструментов. Так он приобрел скрипку барона Шабера, отдав за нее гнедого жеребца. Посольство завершилось, и значит, вновь поход, на родину, Одесса, и отпуск в родной деревне в Саратовской губернии. Н.И. застал в Бахметьевке не только родных, но и холеру, ставшую причиной гибели множества людей и породившую холерные бунты. «так как в то время никто еще не знал этой болезни, да и теперь еще аллопаты не совершенно знают способ ее лечения, и одни только гомеопаты с успехом борются с нею. Более всех пострадали люди, предававшие себя пьянству.» Пришло время окончания отпуска и, через Москву, Н.И. вернулся в Петербург, на службу. Граф Орлов приказал ему жить в Аничковском дворце, и принять участие в усмирении холерных волнений. Во время бунта он должен был несколько дней находиться на площади, и так как Бахметьев полагал, что не выдержит один такой нагрузки, запросил помощи, каковую и получил. На смену бунту приходят будни. Будни гвардейского офицера в Петербурге выглядели следующим образом: Как-то раз «Государь разговаривал с графом Орловым, в это время мимо их я провальсировал. Государь, увидя меня, сказал графу Алексею Федоровичу по-французски: "A propos, il у a longtemps que je voulais te demander, que fait donc Bachmeteff chez toi?”, т.е. "Кстати, я давно хотел тебя спросить, что же делает у тебя Бахметев?” На это граф ответил: "Sire, il fait tout uste се que moi je fais, c. à. d. rien — Государь, он делает точно тоже, что и я, т.е. ничего”). Николай Бахметьев неплохо описывает прелести придворного бытия: «Замечателен был пикник в Ораниенбауме, где мне пришлось играть большую роль. В одной из красивых дач Ораниенбаума 7 сентября того же 1833 года приехали мы в экипажах и омнибусах; после обеда начались танцы, среди которых, приготовив заранее и отпечатав стихи, я вышел в середину залы с гитарой и пропел произведшие впоследствии фурор сочиненные мною на этот случай следующие куплеты на тему модного тогда штраусовского вальса: De moments Si charmants Que chacun profite au plus vite. Les beaux jours Sont si courts Bientôt ils auront pris la fuite. Amusons nous, et qu’ un peu de folie Les préside à nos ebats joyeux; Dans ce sejour il faut bien que l’on rie, Qui ne rit pas, ne saurait être heureux, De moments Si charmants et cet. N’oublions pas qu’en son rol tyrannique Le temps s’enfuite emportant nos plaisirs Rions, chantons, et ce gai pique-nique Nous laissera de joyeux souvenirs. De moments Si charmants et cet. En contemlant tant de femmes charmantes Qui renite la joie et gaieté, Je vois que Dieu pour nos âmes aimantes S’il le plaisait et crea la beauté, De moments Si charmants et cet. В такие милые моменты, Которыми каждый хочет воспользоваться побыстрее. Прекрасные дни Так коротки, Скоро они пройдут Давайте развлекаться, и пусть немного безумия Украсит наши веселые игры. В нашем бытии нужно, чтобы люди смеялись Кто не смеется, тот не умеет быть счастливым Давайте не забывать, что время — тиран Убегает, унося с собой все удовольствия. Давайте же смеяться, давайте петь, И пусть этот веселый пикник оставит нам радостные воспоминания О моментах, таких милых и т. д. При виде стольких красивых женщин Кто сможет отказаться от радости и веселья? Я думаю, что Бог по собственному желанию Для наших любвеобильных душ Создал прелесть этих моментов Таких милых... и т.д. И это было, очевидно, самое интересное событие, потому что «В следующие затем годы ничего особенного отметить не могу; приезжали разные принцы иностранные, устраивались придворные и частные балы и вечера, из последних, более значительными и замечательными назову вечера в Аничковском дворце, быть на которых льстило всю молодежь, и на которые было приглашаемо очень немного и весьма ограничено, и не превышало 25 пар. На одном из этих вечеров со мной был такой случай, который мог бы иметь неприятные последствия. В одной из двух гостиных, направо из второй залы. Обыкновенно танцевали под фортепьяно, скрипки и виолончель; на двух последних играли братья Лядовы, третьего же имя не помню. Танцевали котильон, и тогда была в моде фигура игры в горелки; пришла моя очередь бежать с моей дамой; я так разлетелся по скользкому паркету, что как гостиная очень мала, что я налетел на косяк двери, ведущей в другую гостиную, и, конечно, расшиб бы себе лоб, если б Государь Николай Павлович, стоявший в дверях, не остановил меня за горло.» Еще немного бахметьевских придворных куплетов: "Sans être ni muet, ni mort, Je fus prié de la parole, Que d’être acteur, n’est pas mon fort, L’accompagnement fut mon rôle; Mais je veux dire aussi combien, Nous fut peniole Votre absence; Le ciel compense par ses biens, Car nous revoyons Votre tante (bis)”. Il s’agit — de vous expliquer La charade représentie, Deux syllabes sont indiquées La piece si bien presentés, La première ce fut un pas, La seconde c’était le rôle. Devinez donc, n’hésitez pas, Car nous vous donons sa parole (bis)”. Поскольку я ни нем, ни мертв, Скажу вам речь я сей момент. Хоть и не лучший я актер, Удел мой — аккомпанемент. Скажу, что в горе погрузила Нас об отъезде вашем весть. Но небо милость нам явило И ваша тетя снова здесь Шарада вовсе не глупа, Заключена вся в слове соль, Где первый слог из танцев па А слог второй — из пьесы роль И без труда всяк догадается, Что в "слове” слово заключается «В военной службе» Бахметьев напрягался таким образом до 1842 г. Не забывая любимого инструмента. Купил очень удачно, за 600 р., скрипку Гваданини, а дешево она обошлась оттого, что была кем-то заложена, а он ее просто выкупил. В 1838 году, приехал в Россию гениальный норвежский скрипач Уле-Булль, дал в Большом театре концерт, состоящих из его собственных сочинений, составляющих особую систему игры, изобретенную самим Уле Буллем: на скрипке он мог играть на всех струнах сразу, и исполнять четырехголосные пьесы, даже фуги, и, кроме того, мог играть и на одной струне. Разумеется,Н.И присутствовал на концерте. И романтичный Уле Булль произвел невероятное впечатление на него. «Новизна стиля, качество звука, мощность, разнообразие смычков, легкость, с которою он все исполнял, — меня все это так поразило, что все вместе взятое вполне завладело мною, и я остался навеки его поклонником, и впоследствии так был одушевлен, что все мои после того сочинения носили отпечаток его стиля.» Бахметьев не замедлил познакомиться с воодушевившим его музыкантом, и, в том же году когда Оле-Буль дал концерт в Выборге, и он, с его единоземцем Моргенштерном, секретарем шведского посольства и камергером и флигель-адъютантом короля шведского, поехали с ним в двух каретах на концерт. Бахметьев привносит в свои сочинения романтический дух. И это обеспечивало ему успех в аристократических гостиных. «После этого меня заставили пропеть несколько из моих романсов, где, между прочим, пропел мой "Перситский булат”, который они все в первый раз узнали. Этот страстный романс написан в 5/4, каковой ритм никому еще в голову не приходил, я же этим ритмом хотел придать более страсти. Тут Маурер и Бем возмутились против этого нововведения, говоря, что 5/4 не может существовать, так как неделимо, и в теории нет такого указания. Только граф Виельгорский не нашел в нем ничего неприятного и неприличного, а Глинка, сидя в углу комнаты, призадумался и не высказал никакого своего мнения, только при разъезде сказал мне: "Мы об этом подумаем”, — и действительно, подумал, и впоследствии написал в "Жизни за Царя” хор женщин в 5/4, который прежде был написан другим размером, кажется, в 3/8. « Тем временем Бахметьеву — 35, он женится. Избранницей его становится Елизавета Николаевна Муравьева, с которой он счастливо прожил 26 лет. Женитьба совпадает с отставкой, Николай Иванович был уволен с чином полковника, и новоиспеченная семья отправляется в деревню. По первому открывшемуся пути, в апреле, поехали они в саратовское имение, в Старую Бахметевку, чтоб устроить дом так, «чтоб молодая хозяйка была довольна.» И действительно, большой дом был отделан до неузнаваемости. Романтик, молодой супруг, простой, обыкновенный дом обратил в готический, с тремя башнями, в нем оказалось 22 комнаты, кроме разных флигелей для гостей. Заказал он в Саратове лучшему столяру Эренбрауту мебель, а так как не мог долго оставаться в имении, то поручил дворецкому, прусскому подданому Тагацу, все докончить. Здесь, в деревне, началась свобода творчества, возможно было заняться музыкой по своему плану и в полное свое удовольствие: вместо маленького бального оркестра составил полный оркестр, где все духовые инструменты, даже гобои, фаготы, валторны и тромбоны были удвоены, что редкость для провинциальных оркестров. В числе 28 человек участников были и крепостные, и наемные музыканты, и ученики-любители, и сам помещик играл на скрипке и дирижировал хором. В капельмейстеры он пригласил известного в Петербурге Гильмана. Н.И. Высказывает любопытное наблюдение по поводу крепостных музыкантов своих в дневнике: «замечательно, как русский народ склонен и способен более к классической музыке: Моцарт, Бетховен, Гайдн, Мендельсон и другие классики исполнялись так хорошо и сочувственно, что позавидовали бы и немцы, но зато русский человек не сочувствует итальянской и бальной музыке, и исполнение им вальсов, полек и аранжировок из итальянских опер бездушно и вяло, в чем они сами сознаются. Легко сказать, что в Бахметевке исполнялась достаточно удовлетворительно даже и 9-я симфония Бетховена, которая и в Петербурге исполняема небезукоризненно». Пассионарная дворня, впрочем, был не только способна превосходно музицировать. Двое из дворовых умышленно подожгли «прелестный» дом в готическом вкусе, который сгорел дотла. Возможно, слишком много времени для репетиции требовалось дворовому оркестру? И управлялись они, наверняка жесткой военной рукой настоящего полковника. Осенью 1848 года года саратовское дворянство экстренным собранием, по случаю смерти Петра Ивановича Бекетова, единогласно избрало Н.И.Бахметьева своим губернским предводителем, на 3 года. Впрочем, в родственниках у Бахметьевых ходили Панчулидзевы (самый харизматичный саратовский губернатор, до Аяцкова). Ну или, напротив, Бахметьевы ходили в родственниках у Панчулидзевых. В 1861году, с отменой крепостного права, оркестр и хор Бахметьева были распущены, а сам помещик назначен директором Императорской певческой капеллы. Н. И. вновь отправился в Петербург на новую, уже не военную службу, на смену однокашнику Львову. В течение своей музыкальной деятельности, Бахметьев Н.И. сочинил около 120 произведений, в том числе 32 духовных. Литургия – одно из лучших духовных произведений композитора. Большой популярностью в свое время пользовались его романсы «Борода ль моя, бородушка», «Ты душа ль моя, красна девица», «Песнь ямщика», «Колечко». Н. И. Бахметьев был в дружеских отношениях с композиторами той поры: Львовым, Глинкой, Серовым, Даргомыжским. Как большинство композиторов, Бахметев начинал с сочинения романсов, небольших фортепьянных пьес и фантазий для скрипки. Критики отмечали певучесть, простоту и свежесть романсов Бахметева, они выдержали не одно издание, пелись в самых различных слоях общества. Среди инструментальных произведений композитора особенно выделялись симфония для фортепьяно соль-минор (1839 г.) и квартет для струнных инструментов ре-мажор (1868 г.). Помимо оригинальных сочинений в 1869 г. под редакцией Бахметева был издан новый "Обиход нотного церковного пения при Высочайшем дворе употребляемый”. С именем Бахметева связан казусный инцидент с П. И. Чайковским. Воспользовавшись правом цензуры, дарованным еще Екатериной II лично Д. С. Бортнянскому, он запретил исполнять на богослужении литургию П. И. Чайковского, только что изданную в издательстве П. Юргенсона. Запрет впоследствии был отменен судом. Впрочем, обиженный Петр Ильич Чайковский, судя по нижеприведенному письму, также был не в восторге от принятой практики пения: «Скрепя сердце выслушал я в минувшее воскресенье (26 сентября) то странное, мазуркообразное, до тошноты манерное, тройное «Господи помилуй», которое хор Братского монастыря пел во время сугубой ектений; с несколько большим нетерпением отнесся я к «Милость мира» и дальнейшему последованию богослужебного пения вплоть до «Тебе поем» (музыка не известного мне автора); когда спели «Достойно есть», я был несколько утешен, так как песносложение его носит на себе признаки древнего напева, и, во всяком случае, сочинено, и спето без вычур, просто, как подобает храмову пению. Но когда закрылись царские врата, и певчие поспешно, на один аккорд, пропели «Хвалите Господа с небес», как бы слагая с себя тяжкую обузу хвалить Господа, ввиду своего долга угостить публику концертной музыкой, и стали, собравшись с силами, исполнять бездарно-пошло сочиненный, преисполненный неприличных для храма вокальных фокусов, построенный на чужой лад, длинный, бессмысленный, безобразный концерт, я чувствовал прилив негодования, которое, чем дальше пели, тем больше росло. То гаркнет диким ревущим рыканием бас-соло, то завизжит одинокий дискант, то прозвучит обрывок фразы из какого-то итальянского трепака, то неестественно сладко раздастся оперный любовный мотив в самой грубой, голой, плоской гармонизации, то весь хор замрет на преувеличенном тонком пианиссимо, то заревет, завизжит во всю глотку... О, Господи, и когда же, в какую минуту происходит эта музыкальная оргия? Как раз в то время, когда совершается главный акт всего священнодействия, когда Ваше Преосвященство и сослужители Ваши приобщаетесь Тела и Крови Христовой... Еще если бы они, по крайней мере, ограничились исполнением концертов Бортнянского. Эти последние тоже нерусские, в них тоже вошли совершенно светские, даже сценические оперные приемы, но в них все же соблюдено приличие, да, наконец, они написаны во всяком случае даровитым и одушевленным искренним религиозным чувством музыкантом, а некоторые из них (например, «Скажи ми, Господи, кончину мою») положительно прекрасно. Но то, что мне пришлось слышать в последнее воскресенье, столь же кощунственно-неприлично, сколь ничтожно и жалко в музыкальном отношении. Когда я выходил из храма Божия, гонимый оттуда оскорбившими слух и дух мой музыкальными шутками, ловко исполненными хором Братского монастыря, вместе со мной суетливо выходила из церкви и целая толпа людей, судя по внешности, образованных, принадлежащих к высшим сословиям. Но уходили они по совсем другим соображениям. Из слов их я понял, что эти господа, пришедшие в церковь не для молитвы, а для потехи. Они были довольны концертом и очень хвалили певчих и регента. Видно было, что только ради концерта они и пришли, и как только кончился он, — их потянуло из церкви. Они именно публика — не молиться они приходили, а для того, чтобы весело провести полчаса времени... Неужели Православная Церковь должна служить, между прочим, и целям пустого время препровождения для пустых людей? Так что и Петр Ильич наш Чайковский выступал в роли ревнителя православных основ. Свой пост директора капеллы Бахметьев оставил в 1883 году, сохранив чин Двора, то есть гофмейстера. Интересны замечания Николая Ивановича по поводу королевских особ, которых ему довелось наблюдать: «Вернусь к периоду времени моего управления Придворной капеллой, по 1883 год. В этот период перебывало у нас множество коронованных особ и принцев. Назову покойного Императора германского Вильгельма, замечательно доброго и симпатичного старичка; Императора австрийского Франца Иосифа, о котором того же не могу сказать; Короля шведского Оскара, весьма образованного, любезного для общества и любителя музыки; Короля датского Христиана, которого, кроме его личных качеств, Россия не может не любить и сердечно не благодарить за дарование нам ангельской Императрицы Марии Федоровны, его дочери, которую вся Россия обожает; Короля Италии Гумберта, весьма оригинального в обращении, приезжавшего к нам еще Наследным Принцем с своею любезною Маргаритой.» Церковь православная духовную музыку Н.И. Бахметьева не одобрила. Есть подробный анализ хоровых сочинений композитора на предмет соответствия истинному православию. В основу критики положено, как правило, происхождение образования Николая Ивановича, сугубо иностранного. Немцы были учителями Бахметьева, да и не только его. Потому не мог знать, как следует обращаться с каноном. «Потворствуя испорченным вкусам светской придворной "публики", повинуясь "этикету" тогдашнего интеллигентного общества, Бахметьев создал собственный "устав" церковной мелодии, известный под громким названием "Обихода образцового придворного церковного пения". Этот "военизированный" устав во многом явно противоречит богослужебному Уставу и тексту песнопений.» «Дворянская мелодия Бахметьева - это .. попытка "культивировать" Православие применительно к потребностям русского дворянства, в большинстве своем утратившего и саму русскость, и православность вследствие своего рабского преклонения перед Западом.» Если вернуться к светским жанрам, романсам, то известно, что песню «Борода ль моя, бородушка» исполнял юный Шаляпин, и не без успеха. Текст этой песни написал Алексей Тимофеев, личность также довольно своеобычная. Академик и цензор А. В. Никитенко 11 марта 1834 г. записывает в своем дневнике: "Я недавно сблизился с молодым писателем Тимофеевым. Это совершенно новое и приятное для меня явление. Он одарен пламенным воображением, энергией и талантом писателя. Доказательством того служат его "Поэт" и "Художник", две пьесы, исполненные мысли и чувства. Он совершенно углублен в самого себя, дышит и живет в своем внутреннем мире страстями, которые служат для него источником мук и наслаждений. Службой он почти не занимается и может не заниматься, потому что имеет деньги и не имеет русского честолюбия, т. е. страсти к чинам и орденам. Всегда задумчив, с привлекательной физиономией. Первоначально нас свела цензура. Я не мог допустить к печати его пьес без исключений и изменений: в них много новых и смелых идей. Везде прорывается благородное негодование против рабства, на которое осуждена большая часть наших бедных крестьян. Впрочем, он только поэт: у него нет никаких политических замыслов". Барон Бромбеус (Сенковский) увидел в Т. восходящую звезду необыкновенной яркости; он превозносил его талант, называл Т. прямым наследником Пушкина и вторым Байроном и, конечно, пригласил в постоянные сотрудники своей "Библиотеки для Чтения". Некоторое время спустя все тот же А. В. Никитенко за 28 марта 1856 г. охарактеризовал Тимофеева в периоде его литературного, так сказать, бездействия, и возмужалости таким, несколько отличающимся, образом: "Встретил недавно Tимофеева, бывшего некогда литератором, но уже давно не появлявшегося в печати... Насилу мог узнать. Лицо его, некогда довольно приятное, теперь точно опухло и заплыло жиром. Он женился, разбогател, взяв за женою огромное имение, не служит, отъедается и отпивается, то в своих деревнях, то в Москве. Это был большой писака! Писание у него было род какого-то животного процесса, как бы совершавшегося без его ведома и воли. Он мало учился и мало думал, но как под мельничным жерновом у него в мозгу все превращалось в стихи, и стихи выходили гладкие, иногда в них присутствовала мысль.... Журналы наполнены были его стихами. Он издал три тома своих сочинений (разумеются упомянутые "Опыты") — и вдруг замолчал и скрылся куда-то. Но вот теперь выплыл с семьей, с деньгами и с брюхом — уже без стихов. Впрочем, виноват, стихи есть. У него со временем развилось странное направление: он пишет и прячет все написанное. У него полны ящики исписанной бумаги. "Что ж вы не печатаете?" — спросил я. — Да так, — отвечал он: — Ведь я пишу, потому что пишется". Тимофеев был земляком Н.И. Бахметьева, так как родился в Симбирской губернии, а умер, в июле 1883 г. , в имении Саратовской губернии. Приведем текст знаменитой песни (о степени «байронизма» судить читателю) Борода ль моя, бородушка Борода ль моя бобровая Поседела ты, бородушка, До поры своей, до времени! Поведешь, бывало, гаркнувши, Усом черным, молодецким,- Красна девица огнем горит, Дочь боярска тает в полыми! Прикушу тебя, косматая, Басурманин злой с коня летит, Дряблый немец в норы прячется Занесло тебя, кудрявую, Да не снегом, да не инеем, Сединой лихой, кручиною Растрепал тебя, родимую, Да не ветер, да не лютый враг- Растрепал тебя мудреный зверь Что мудреный зверь — змея-тоска.. Борода ль моя, бородушка Борода ль моя бобровая! Умер Николай Иванович 31 августа 1891 года. Похоронен в своем родовом селе Старая Бахметьевка. Но где могила его, вообще где склеп семьи Бахметьевых— неизвестно. Весьма любопытны оказываются и некоторые родственники Николая Ивановича Бахметьева, не чуждые музыке и приключениям. Например, Бахметев Павел Александрович (род. 1828-? дальний родственник) Ученик Н. Г. Чернышевского по Саратовской гимназии, и прототип Рахметова. Незаурядная личность, человек-легенда, настоящая история которого, будь она кем либо написана, оказалась бы невероятной и мало с чем сравнимой. Последние исторические сведения о нем крайне скудны, достоверно известно, что в 1857 году он через Лондонский банк оставил все свои деньги (20 тыс. франков) революционеру Александру ГЕРЦЕНУ, а сам уехал "в Океанию” (остров Мадагаскар) с целью основать Коммунистическую колонию. И там следы его окончательно потерялись.. Мария Аркадьевна Бахметьева, двоюродная сестра Н.И. Бахметьева, бабушка С.В. Рахманинова. Александр Герасимович, муж Марии Аркадьевны, как и большинство дворян того времени, был военным. Добрый, красивый, с открытым и благородным характером. Он умер рано (не дожив и до 30 лет), став жертвой собственного великодушия при спасении замерзающего в степях Тамбовской губернии человека. Служа в гвардии, в Петербурге, он женился на Марии Аркадьевне Бахметьевой. Мария Аркадьевна (Мария Аркадьевна - двоюродная сестра Николая Ивановича Бахметьева), воспитанная в Петербурге, светская женщина, одаренная музыкально, училась музыке у лучших учителей того времени. Едва ли можно сомневаться в том, что музыкальный талант, проявившийся так ярко в её детях, внуках и правнуках, был унаследован от неё. По семейному преданию, и муж её, Александр Герасимович тоже любил музыку и недурно играл на скрипке. Вот как характеризует Марию Аркадьевну одна из её внучек В. А. Сатина: «Бабушку мою, Марию Аркадьевну, я хорошо помню. Она жила в Знаменском во флигеле и умерла, когда мне было семнадцать-восемнадцать лет. Она была замечательно красива, всегда очень хорошо и, главное, опрятно одета. Строга с нами была очень. Мы её очень боялись. Я часто слыхала, как она играла. Она всегда сидела необыкновенно прямо и очень хорошо играла. Мы с сестрой должны были по очереди приходить к ней и развлекать её, но боже сохрани было прислониться к спинке стула или сидеть согнувшись. Это считалось неуважением к старости. Много мы выслушали от неё замечаний, и говорила она с нами не иначе как по-французски. Она умерла семидесяти шести лет, и во время её болезни при мне отрезали её совсем ещё чёрную косу. Она была очень гордая, и мало кто любил её... Неприятно всё это писать про покойницу». Овдовев, Мария Аркадьевна (бабушка композитора Рахманинова) вышла вторично замуж за М. Ф. Мамановича. Сыновья её как от первого брака (Аркадий Александрович Рахманинов — дед Сергея Васильевича Рахманинова), так и от второго брака (Ф. М. Маманович) унаследовали любовь матери к музыке и были оба очень талантливы. Через дочерей её, не получивших от матери способностей к музыке (за исключением одной дочери), талант передался опять очень ярко её внукам и внучкам (абсолютный слух, чудные голоса, склонность к музыке и т. п.). (Один из их сыновей, Василий Аркадьевич, был отцом Сергея Васильевича Рахманинова. Он поступил шестнадцати лет добровольцем на военную службу и сражался на Кавказе, участвуя в покорении Шамиля. Вернувшись с Кавказа, он прослужил ещё несколько лет в Варшаве офицером в Гродненском гусарском полку. Выйдя в отставку, он женился на Любови Петровне Бутаковой и поселился с ней в одном из имений её родителей — Онег, Новгородской губернии. Характер Василия Аркадьевича описать очень трудно. Он весь был из противоречий и имел репутацию очень ветреного, вечно ухаживающего за женщинами человека. В молодости он изредка кутил. Женщины его обожали, подруги его сестёр были, говорят, все им увлечены. «Он часами играл на фортепиано, но не пьесы известные, а бог знает что, но слушал бы его без конца...» — так пишет о нём одна из его сестёр. «Он часто фантазировал и рассказывал необыкновенные истории, под конец сам начинал верить в эти необыкновенные вещи. Мать его не любила этого и называла это „бахметьевщиной".) В Саратове есть улица Бахметьевская. Есть вероятность, что названа в честь одного из рода Бахметьевых. В 1830—1840-е годы, когда интенсивно стала застраиваться окраинная городская территория, на месте будущей улицы согласно утвержденному плану Саратова появилась первая застройка деревянными особняками, а затем оформилась улица. Ее прозвали Уединенной. Но к середине XIX века за улицей закрепилось новое имя — Бахметьевская. Скорей всего, на ней поселился известный в городе человек, богатый помещик, по фамилии которого и назвали улицу. В 1954 году, в дни празднования 300-летия воссоединения Украины с Россией, Бахметьевской улице было присвоено имя Богдана Михайловича Хмельницкого (ок. 1595—1657), гетмана Украины, выдающегося государственного деятеля, полководца и дипломата. В апреле 1991 года, с возвратом к старым названиям улиц, имя Б. Хмельницкого было упразднено, и улица опять стала Бахметьевской.  | |
| Просмотров: 3168 | |
| Всего комментариев: 0 | |